Частные военные компании России (Аналитический обзор)

Частные военные компании России (Аналитический обзор)

Роман Попов: Авторский перевод видео проекта SouthFront.

9 декабря 2016 года во время празднования Дня Героев Отечества внимание было привлечено к одному из малоизвестной составляющих военизированного потенциала России, информации о которой практически нет. В соцсетях появилось фото, на котором были запечатлены Президент Владимир Путин и руководитель так называемой «Группы Вагнера».

«Вагнер» – это позывной Дмитрия Уткина – отставного офицера Вооруженных Сил России, который на момент отставки был командиром 700-го отдельного отряда спецназа 2-й отдельной бригады спецназа ГРУ Минобороны. Опыт проведения операций в составе ЧВК он приобрел, работая в Moran Security Group, во время участия в антипиратских операциях в Сомали. Заместитель Вагнера – Вадим Трошев – также является отставным офицером российской армии.

Группа Вагнера представляет собой воплощение самого амбициозного эксперимента России в области ЧВК. Во всем остально мире ЧВК такие как Executive Outcomes и Blackwater, принадлежащая Эрику Принцу, начинали свой путь в области корпоративной безопасности и затем развились, фактически став элементом вооруженных сил этих стран, заняв свою нишу между проведением тайных операций и открытым вводом регулярных войск специальных операций и элитных подразделений.

На текущий момент российское правительство еще не одобрило четкий подход к деятельности ЧВК в России. И хотя в Госдуму был внесен законопроект, регулирующий деятельность российских ЧВК, его рассмотрение было отложено в ходе возникших обсуждений. Создается впечатление, что российское правительство заняло выжидательную позицию и окончательное решение будет зависить от нескольких факторов. Во-первых – суть отношений между Россией и Западом в эру президентства Трампа, Brexit и возможных побед антиглобалистских партий в ЕС. Если отношения перерастут из противостояния в сотрудничество, это снизит необходимость ЧВК. Второй фактор – это опыт операции в Сирии, ставшей на сегодняшний день крупнейшей и наиболее открытой демонстрацией российских ЧВК несмотря на том, что ЧВК свыше десяти лет участвуют в выполнении заданий в интересах российского государства. Их эффективность была продемонстрирована в Крыму и на Донбасс, где множество мелких ЧВК были вовлечены в общий ход операции и выполняли задания, которые не могли быть выполнены ополчением Новороссии или регулярными российскими войсками по военным или политическим причинам.

Сирия является не просто еще одной затяжной и напряженной операцией, но и возможностью оценить относительные преимущества и недостатки применения ЧВК по сравнению с регулярными отрядами спецназа и иных элитных подразделений. В этом плане Сирия показывает развитие идеи применения ЧВК, которая закрепилась за время осуществления различных операций в Средней Азии, Кавказе, Крыму и на Донбассе. В отличие от опыта США, которые внедрили директивную модель применения ЧВК, предшественники современных российских ЧВК были созданы как крупные объединения опытных ветеранов Афганистана и Чечни, и возникали спонтанно, в ответ на спрос со стороны рынка, который был представлен и ближним, и дальним зарубежьем. Иронично то, что США и другие западные державы многим обязаны именно российским ЧВК, которые участвовали в различных операциях, в том числе, и в Ираке. Даже деятельность Группы Вагнера в Сирии стала результатом инициативы Дмитрия Уткина. Лишь только в последние годы Министерство обороны России решило включить ЧВК в состав применяемых сил, а эффективность Группы Вагнера стала еще одним поводом к формальному закреплению сотрудничества между ЧВК и Минобороны.

Written and produced by SF Team: J.Hawk, Daniel Deiss, Edwin Watson

The December 9, 2016 Kremlin celebration of the Fatherland Heroes’ Day brought attention to one of obscure components of Russian clandestine paramilitary capabilities, when a photo featuring President Vladimir Putin and the leadership of the so-called Vagner Private Military Company surfaced on social media.

Vagner is the pseudonym of Dmitriy Utkin, a retired member of the Russian Armed Forces who at the time of his discharge commanded the 700th Special Operations Detachment of the 2nd Separate Special Operations Brigade of the Main Intelligence Directorate of the Ministry of Defense. He has gained experience in PMC operations while employed by the Moran Security Group where he participated in Somalia counter-pirate operations. Vagner’s deputy commander is also a Russian military veteran, Vadim Troshev.

Vagner represents Russia’s most ambitious experiment with the PMC concept. Elsewhere in the world, PMCs such as the Executive Outcomes and Erik Prince’s original Blackwater, which began as corporate security outfits, have evolved into de-facto extensions of national military power, occupying the niche between covert action and the deployment of regular special operations and elite forces.

As of this writing, the Russian government has not yet adopted a clear policy concerning the existence of PMCs in Russia. While a bill was introduced before the State Duma that would have provided a legal framework for Russian PMCs, it was tabled after some discussion. It would appear that the Russian government is in a “wait and see” mode, and the ultimate decision will depend on a number of factors. The first is the nature of Russia-West relations in the era of Trump, Brexit, and prospective wins by anti-globalist parties in the EU. Should the relationship evolve in the direction of cooperation rather than confrontation, it would reduce the need for PMCs. The second factor is the Syria experience, which is the the largest and most overt demonstration of the Russian PMCs to date, even though PMCs have been employed in achieving Russian state objectives for over a decade. Their usefulness has been demonstrated in Crimea and the Donbass, where a high number of quasi-PMCs were incorporated into the general concept of operation in order to fulfill missions that could not be performed by the Novorossia militias or regular Russian military forces for military or political reasons.

Syria is not only a more protracted and high-intensity operation, but also an opportunity to evaluate the relative advantages and drawbacks of relying on PMCs, as opposed to regular special operations forces and other elite formations. In that respect, Syria shows the evolutionary maturation of the PMC concept that gradually came of age during various operations in Central Asia, Caucasus, Crimea, and Donbass. In contrast to the US experience which adopted a top-down model of PMC use, the precursors of the current Russian PMCs arose spontaneously, in response to market demands, as it were, both around Russia’s borders and around the world, and which tapped into a large pool of trained veterans of Afghanistan and Chechnya. Ironically, Russian PMCs owe a lot to the United States or other Western powers which used Russian “privateers” in a variety of operations, including in Iraq. Even Vagner’s operations in Syria are the result of Dmitriy Utkin’s initiative. It is only in the last few years that the Russian Ministry of Defense decided to weave PMCs into the broader array of forces at its disposal, and Vagner’s effectiveness has provided an additional stimulus toward formally institutionalizing the relationship between PMCs and the Russian MOD.

Since Vagner’s existence or participation in the Syria operation has not been officially acknowledged, there are no reliable reports on the number of Vagner operators or the functions they perform. Some estimates run into as many as 400 operators in the country where they are more likely to see frontline combat than the active duty Russian troops. Vagner also suffered an unspecified number of casualties, including fatalities.

Finally, there is the question of what relationship will exist between the PMCs, the covert operations community, and the special operations formations on which the PMCs will naturally rely for recruits. The heavy US reliance on relatively undisciplined security contractors during its infamous Global War on Terror had the effect of increasing the death toll among the Iraqi and Afghan civilians who perished at the hands of PMC operators who were not accountable to either US or local laws, and of provoking an outflow of trained cadres from the US special operations units who opted for the far higher salaries and personal freedom that the US PMCs offer.

What that formalized relationship will look like may never be publicly known, for there are good reasons to maintain a certain level of secrecy surrounding what is, after all, an instrument of clandestine paramilitary action, which may also be a reason why a PMC law has not been formally adopted. However, considering that Vagner operators have received high military decorations for their contributions in Syria, it appears that Russian PMCs are here to say, and that they will enjoy a high level of prominence in the future. The recent talks with Libyan military leaders aboard the Admiral Kuznetsov suggest that Syria is not going to be the last battlefield for Russian PMCs.